Жак Вассаль: «Брелевские пощечины начинают внушать нам истинное доверие с того момента, когда через своих персонажей Брель выносит приговор самому себе, чему свидетельство гениальный пируэт концовки «Буржуа» – одной из ключевых песен мира Бреля». И снова: «буржуа» в этой песне вполне себе буржуа (нотариусов, кстати, и Брассенс не обошел вниманием), однако для Бреля это понятие гораздо шире, чем социальный класс.

«Я был сыном буржуа – но понял это значительно позднее. Над всеми этими людьми господствовала власть денег. Мне это казалось грустным и лишенным воображения». И еще: «Буржуазность – это форма материализма; необходимость думать о будущем убивает мечту. Буржуазность – это посредственность души».

Вернемся однако к нашим фламандцам.

Хорошая новость: в 1962 году они простили Бреля за «Фламандок» благодаря песне «Le plat pays», которую вроде даже востребовали как вид бельгийского национального гимна. Не то чтобы Брель очень хотел быть прощенным, и не для того писал эту песню; о природе Фландрии он всегда пел и будет петь с большой теплотой. Но песню полюбили все, не только бельгийцы. Французы тоже включили ее в школьные хрестоматии как доказательство того, что Брель – настоящий поэт. Сам же Брель отказывался от громкого титула, заявляя, что просто пишет песни, а в них пытается создать поэтическую атмосферу. Тут он скромничал: «поэтическую атмосферу» он порой создавал настолько насыщенную, что «мог сотворить ураган, заставляя бить ключом поток слов невероятной плотности» (Паскаль Севран).

Откуда вообще взялись все эти споры: поэт Брель или не поэт? Во-первых, дискуссии о том, каким искусством является песня, «высоким» или «низким» – вообще были в моде в те времена. Гейнсбур и Беар тогда нехило поскандалили в телевизоре на эту тему, а Брассенса с трудом, но возвели в почетный ранг, присудив ему Гран При Французской Академии за поэтическое творчество. Брассенс - безусловно более академический поэт, чем Брель, начисто игнорирующий каноны французского стихосложения. Однако собственно поэзии в брелевских песнях хоть отбавляй, и и в песне эти «неправильные» стихи обретают магическое звучание, образуя подобие второй оркестровки, второй музыки (которая иногда разрастается и выходит на первый план, как в знаменитом «Вальсе на тысячу тактов»). В общем, что говорить? песни Бреля – это безусловно поэзия – просто живущая по своим, брелевским, канонам. И если не это поэзия, то что же? Вплоть до того, что эту конкретную песню («Le plat pays») просто нельзя переводить подстрочником. Есть три перевода этой песни: В. Бетаки, Р. Боброва и Т. Тимоновой. Первый – совсем слабый, я долго сомневалась между двумя последними – в одном одни места хромают, в другом другие, а вместе не собрать. В результате остановилась на версии Рема Боброва (чуть-чуть подредактировав) – тем более что и раньше использовала этот перевод.

Робер, вернувшись с консерваторским дипломом, стал аранжировщиком Бреля и дирижером оркестра. И если ранние песни Бреля, аранжированные Мишелем Леграном и Андре Поппом, немножко все же походили на все французские песни вместе взятые, то начиная с третьего диска (частично) и четвертого (полностью) Брель и только Брель узнается с полоборота в каждой песне – аранжировки Франсуа Робера буквально стали Брелевской фирменной маркой. И именно он настоял, чтоб Жак отказался от гитары и дал полную волю своему театральному артистизму.

Всех троих связывали узы личной, верной и вечной дружбы: оба музыканта остались верными Брелю до самой его смерти и даже в каком-то смысле после нее.

И вот путем нехитрой логической цепочки мы приходим к забавному и далеко идущему выводу. Если бы не этот счастливо сложившийся тройственный союз, не этот великолепный и точный сплав талантов, то Брель не стал бы тем Брелем, которого мы сегодня знаем и который, в сущности, придал всей французской песне новое измерение. Итак, 1962 год - период высшего расцвета в творчестве Бреля. Далеко в прошлом остался тот застенчивый и нескладный молодой человек, который не знал, куда девать руки на сцене, и прятался за спасительной гитарой. К этому времени Брель не только осваивается на сцене (оставив гитару только для «Le plat pays») – он развивает великолепное актерское мастерство, про которое в эпоху ютуба не надо долго объяснять. Интересно, что столь же мастерски Брель научился играть и в жизни. Утверждая, что терпеть не может журналистов, он тем не менее в совершенстве овладел искусством давать интервью и проделывал это порой с явным удовольствием. Когда читаешь его многочисленные интервью, невольно возникает ощущение фальши, и поражает несоответствие автора песен, таких искренних и настоящих, и человека, который давал интервью. «Брель противоречит себе так же, как дышит», – говорит его биограф Оливье Тодд.

Вчера:
– Сожалеете ли вы о том, что вы бельгиец?
– Нет, никогда!
Сегодня:
– О чем вы сожалеете больше всего на свете?
– О том, что я бельгиец.
«Как только мужчины начинают говорить о женщинах, они изрекают одни глупости», – сообщает Брель, половина из песен которого посвящена женщинам. Периодически Брель утверждает, что на смерть ему десять раз наплевать – давайте это вспомним, когда будем слушать его песни о смерти, от которых мурашки по коже.

Газетчики давно знают, что интервью Бреля всегда содержит несколько интересных моментов, а все остальные ответы можно без особых потерь переписать заново. Однажды, отказываясь от серии радиопередач, Брель мимоходом бросает: «А зачем? Сегодня я скажу одно, а завтра противоположное».

Сегодня одно, а завтра противоположное – с одинаковой искренностью, жаром и непоследовательностью. Зачем он это делал? Может быть, в противовес своим песням, где он обнажает душу до предела, хотя бы в жизни Брель хотел создать эдакое защитное облако неопределенности? Бог его знает. Во всяком случае, сейчас мы услышим песню, где его актерское дарование проявилось, наверное, ярче всего.

Об этом читайте интереснейшее эссе драгоценного моего френда mishustixа (ака Михаил Савченко). Там не только про Бреля, но и про «Интегралы» других французских певцов, про типы «Интегралов», недостатки и преимущества каждого из них. Его же перу принадлежит стихотворный перевод "Конфет". Этот перевод, к тому же еще и поющийся – одна из тех редких удач, которых так мало среди переводов Бреля на русский. Итак, Брель в своем расцвете. Как меняются он и его песни с течением времени? «Далеко позади остались персонажи его дебютов– немного слишком цельные, немного слишком схематичные: теперешние герои Бреля приобрели сложность, разнообразие, неоднозначность чувств и поведения, что порой ставит изрядные проблемы перед теми, кто пытается их оценивать» (Жан Клузе). Одновременно в песнях появляется все больше горечи. Пастели уступают место офортам.

– Можно ли сказать, что с годами вы озлобились против мира? – Озлобился? Нет, нет, совсем не так. Разница в интонации прежних и нынешних песен объясняется по-другому. Вначале это был я собственной персоной, в ореоле глупости своих двадцати. Теперь это я, но уже в отношении к окружающему меня миру.

Эта эволюция выражается не только в том, что Брель пишет совсем другие песни, меняется его отношение к тем, что написаны ранее. Вот, например, «Мадлен» – еще одна песня «о любви», в которой Брель трактует милую его сердцу тему надежды. Он далеко ушел от ранних песен, где надежда возводилась в ранг теологической добродетели. Когда «Мадлен» только появилась (1961 г.), уже тогда надежда для Бреля в одном случае из двух не была показателем большого ума. После же того, как он спел «Мадлен» раз сто (видеозапись по ссылке - 1966 года), Брель уже не знает, следует считать этот персонаж образцом мужества и решительности, или же напротив - символом слабости и идиотизма. Гимны надежде сменились простой констатацией фактов.

Поговорим об этом позже, а сейчас я хочу наконец объяснить любимый брелевский прием, о котором уже упоминала не раз: мы слышали его в «Марике», в «Моем детстве», во «Фламандках», и многих других песнях. Прием этот называется «крещендо», но это не простое музыкальное крещендо. «Крещендо Бреля заключается в постепенном усилении интенсивности звука по мере того, как ускоряется начальный ритм песни вплоть до кульминационной точки, оправдывающей это развитие или подводящей ему итог».

Сейчас мы услышим еще одно впечатляющее крещендо: песню «Ces gens-là». Песня эта вполне культовая, но не среди зарубежной публики (как например "Ne me quitte pas" или "Chanson des vieux amants"), а среди современных французских авторов: в частности, две отличные песни двух отличных современных авторов просто построены на ней целиком. Я имею в виду «Фриду» Сансеверино и «Les autres» Абд Аль Малика.

Поскольку канал "Культура", позаимствовав мой подстрочник для своего фильма, слегка его подредактировал, я воспользовалась этим счастливым случаем и с удовольствием внесла часть их правки в свой перевод.

Песня "Ces gens-là" написана в 1965 году. Что представляет собой жизнь Бреля в это время? Это бесконечные поездки, гастроли, турне (до 300 концертов в год – безумная цифра), завоевание городов, ранее пользовавшихся репутацией безнадежных, плюс еще поездки в Бельгию, где у него как-никак семья, выступления на всевозможных мероприятиях, часто бесплатные (Брель очень боялся власти денег и тщательно за собой в этом плане следил).

После концертов организовывались ночные сидения и дискуссии, сопровождавшиеся выкуриванием бешеного количества сигарет, спать было принято ложиться на рассвете, и не вся команда Бреля приходила от такого в восторг, но ради чести и удовольствия работать с великим артистом многим можно было пожертвовать.

Приблизительно в это время в жизнь Бреля входит новая страсть – самолет. Однажды, в перелете между двумя концертами, оказавшись в кабине рядом с пилотом, Жак вдруг начинает страшно интересоваться, для чего какая ручка предназначается, и просит обучить его летать на самолете. Эта блажь звезды эстрады, как ее расценивает поначалу инструктор Поль Лепанс, вскоре перерастает у Бреля в настоящую страсть. Лепанс находит Бреля сверходаренным для авиации. Вместо положенных четырнадцать летных часов он готов отпустить Бреля одного после семи. А в 1970 году Брель получит лицензию профессионального пилота с правом управления рейсовыми самолетами.

Неожиданно Брель нашел существо, близкое себе по духу: самолет, как и Брель, может сохранять равновесие лишь тогда, когда находится в движении. Движение для Бреля - это все: самолет, турне, выступления, работа над песнями – и в 65 году ничто еще не предвещает тот сюрприз, который Брель преподнесет своим поклонникам очень, очень скоро, в шестьдесят шестом.