|
Paroles: Arthur Rimbaud Musique: Léo Ferré Noirs de loupes, grêlés, les yeux cerclés de bagues Vertes, leurs doigts boulus crispés à leurs fémurs, Le sinciput plaqué de hargnosités vagues Comme les floraisons lépreuses des vieux murs; Ils ont greffé dans des amours épileptiques Leur fantasque ossature aux grands squelettes noirs De leurs chaises; leurs pieds aux barreaux rachitiques S'entrelacent pour les matins et pour les soirs! Ces vieillards ont toujours fait tresse avec leurs sièges, Sentant les soleils vifs percaliser leur peau, Ou, les yeux à la vitre où se fanent les neiges, Tremblant du tremblement douloureux du crapaud. Et les Sièges leur ont des bontés: culottée De brun, la paille cède aux angles de leurs reins; L'âme des vieux soleils s'allume, emmaillotée Dans ces tresses d'épis où fermentaient les grains. Et les Assis, genoux aux dents, verts pianistes, Les dix doigts sous leur siège aux rumeurs de tambour, S'écoutent clapoter des barcarolles tristes, Et leurs caboches vont dans des roulis d'amour. - Oh! ne les faites pas lever! C'est le naufrage... Ils surgissent, grondant comme des chats giflés, Ouvrant lentement leurs omoplates, ô rage! Tout leur pantalon bouffe à leurs reins boursouflés. Et vous les écoutez, cognant leurs têtes chauves, Aux murs sombres, plaquant et plaquant leurs pieds tors, Et leurs boutons d'habit sont des prunelles fauves Qui vous accrochent l'oeil au fond des corridors! Puis ils ont une main invisible qui tue: Au retour, leur regard filtre ce venin noir Qui charge l'oeil souffrant de la chienne battue, Et vous suez, pris dans un atroce entonnoir. Rassis, les poings noyés dans des manchettes sales, Ils songent à ceux-là qui les ont fait lever Et, de l'aurore au soir, des grappes d'amygdales Sous leurs mentons chétifs s'agitent à crever. Quand l'austère sommeil a baissé leurs visières, Ils rêvent sur leur bras de sièges fécondés, De vrais petits amours de chaises en lisière Par lesquelles de fiers bureaux seront bordés; Des fleurs d'encre crachant des pollens en virgule Les bercent, le long des calices accroupis Tels qu'au fil des glaïeuls le vol des libellules - Et leur membre s'agace à des barbes d'épis. |
Текст: Артюр Рембо Музыка: Лео Ферре Рябые, серые; зелеными кругами Тупые буркалы у них обведены; Вся голова в буграх, исходит лишаями, Как прокаженное цветение стены; Скелету черному соломенного стула Они привили свой чудовищный костяк; Припадочная страсть к Сиденью их пригнула, С кривыми прутьями они вступают в брак. Со стульями они вовек нерасторжимы. Подставив лысину под розовый закат, Они глядят в окно, где увядают зимы, И мелкой дрожью жаб мучительно дрожат. И милостивы к ним Сидения: покорна Солома бурая их острым костякам. В усатом колосе, где набухали зерна, Душа старинных солнц сияет старикам. И так Сидящие, поджав к зубам колени, По днищу стульев бьют, как в гулкий барабан, И рокот баркарол исполнен сладкой лени, И голову кружит качанье и туман. Не заставляй их встать! Ведь это катастрофа! Они поднимутся, ворча, как злобный кот, Расправят медленно лопатки... О Голгофа! Штанина каждая торчком на них встает. Идут, и топот ног звучит сильней укоров, И в стены тычутся, шатаясь от тоски, И пуговицы их во мраке коридоров Притягивают вас, как дикие зрачки. У них незримые губительные руки... Усядутся опять, но взор их точит яд, Застывший в жалобных глазах побитой суки, - И вы потеете, ввергаясь в этот взгляд. Сжимая кулаки в засаленных манжетах, Забыть не могут тех, кто их заставил встать, И злые кадыки у стариков задетых С утра до вечера готовы трепетать. Когда суровый сон опустит их забрала, Они увидят вновь, плодотворя свой стул, Шеренгу стульчиков блистательного зала, Достойных стать детьми того, кто здесь уснул. Чернильные цветы, распластанные розы Пыльцою запятых восторженно блюют, Баюкая любовь, как синие стрекозы, И вновь соломинки щекочут старый уд. © Перевод В. Парнаха |
Сидящие
Черны от папиллом, корявые, с кругами
Зелеными у глаз, с фалангами в узлах,
С затылками, где злость топорщится буграми
И расцветает, как проказа на стенах,
Они в припадочном соитии привили
К скелетам стульев свой немыслимый каркас;
С брусками дерева сплетаются в бессилье
Их ноги по утрам, и днем, и в поздний час.
Да, эти старики с сиденьями своими
Едины и в жару и в дни, когда их взгляд
На окна устремлен, где увядает иней, —
И дрожью жаб они мучительно дрожат.
Но милостивы к ним сиденья, чья солома
К телам костлявым их приучена давно;
Дух солнца прошлых лет вновь светится знакомо
В колосьях, что сплелись, отдав свое зерно.
И вот Сидящие, к зубам поджав колени
И барабаня по сидениям слегка,
Внимают грустным баркаролам, и в томленье
Качается, как на волнах, у них башка.
Не заставляйте их вставать! Крушенье это!
Подобно битому коту, они шипят,
Топорщатся штаны — о ярость без ответа! —
Наружу вылезя, ключицы заскрипят.
И вы услышите шагов их мерзкий шорох,
Удары лысин о дверные косяки,
И пуговицы их — зрачки, что в коридорах
Вопьются вам в глаза, спасаясь от тоски.
Когда ж назад они вернутся, взгляд их черный
Яд источать начнет, как взгляд побитых сук,
И пот вас прошибет, когда начнет упорно
Воронка страшная засасывать вас вдруг.
Упрятав кулаки под грязные манжеты,
Они припомнят тех, кто их заставил встать;
Под подбородком их, до вечера с рассвета,
Миндалин гроздья будут двигаться опять.
Когда же голову на локоть сон склоняет,
Тогда зачавшие сиденья снятся им
И стулья-малыши, чья прелесть обрамляет
Конторы важные присутствием своим.
Цветы чернильные укачивают спящих,
Пыльцу выплевывая в виде запятых
На этих стариков, как на горшке сидящих...
— И колос высохший щекочет член у них.
© Перевод М. Кудинова